Мир населен разлюбленными мной.
Осенний луг, не выкошенный летом,
Увы, достойно ль воспевать сонетом?
Не обойти ли тему стороной?
К чему склониться с трепетом в душе?
Се – колокольчик? Се – кипрей? Се – клевер?!
Какая жуть от этих черных плевел,
Где ничего «еще», где все – «уже».
Сухая желто-бурая трава,
Гнездо – колюк и проволок! – будылья,
Репейник – фу! – вцепившийся в рукав...
Но я в своем унынье не права.
Репейника последнее усилье –
Распространиться – свято: жив, так прав.

1
Мир населен разлюбленными мной:
Вся радуга, сверкнув семью цветами,
Растаяла и стала облаками,
Туманной серо-белой вышиной.
Чем я тебя утешу, мой родной?
Вот сказка: «За лесами, за долами...»
Вот – песня. Вот – былое фото в раме –
Возьми себе! А мне оставь покой.
Ты шляпу снял – и обнажилась плешь!
Взамен вина – попотчую сонетом.
(В гостях – не дома: что дают, то ешь,
Да выражай восторженность при этом,
Мол, чем старее, тем дороже вещь!)
...Осенний луг, не выкошенный летом.

2
Осенний луг, не выкошенный летом,
Чем раньше был и чем ты нынче стал?
Оттрепетал, отпел, отцвел, увял...
«На свете счастья нет» – виват поэту!
Ни замысла, ни тайны, ни секрета...
А сколькими бутонами кивал!
Дурманами какими овевал!
Какие слал намеки и приветы!
...Ни бабочки сегодня, ни шмеля.
И жаворонка песня тоже спета.
Набрякло небо, скорый снег суля.
Пора вскричать: «Карету мне! Карету!»
Отсутствие карет и корабля,
Увы, достойно ль воспевать сонетом?

3
Увы, достойно ль воспевать сонетом
Не бытия, но быта обиход?
Давно Двину не будит теплоход
Своим ночным многооконным светом.
Ведь вот о чем забота в октябре-то:
Давно благоразумнейший народ
Осенний переплыв и перелет
Осуществил, забрав подарки лета!
А я стою над почерневшим лугом
С еще не доосознанной виной,
Что вот – не убран луг; и друг поруган,
И жизнь прошла, как будто сон дурной,
Без дружества с косой, серпом и плугом...
Не обойти ли тему стороной?

4
Не обойти ли тему стороной? –
Не обойду! Поскольку тема - темой,
Но всяк из нас встречается с дилеммой
Переселенья тела в мир иной.
Закон Природы этому виной!
И – аксиома, а не теорема, –
Что на Земле, увы, не вечны все мы
И тоже станем жухлою травой.
Что жизни миг лукав и скоротечен!
Пока корпим в заботах о гроше,
О камни бьемся да ушибы лечим,
Стремясь вписаться в нужное клише,
Уж нас несут под траурные речи...
К чему склониться с трепетом в душе?

5
К чему склониться с трепетом в душе?
Все преходяще, что материально,
И превосходство песни пасторальной
Над пастухом – доказано уже.
Смерть овна – капля крови на ноже...
Но – сыт пастух! Он голос музыкальный
Шлет на авось за тот бугор недальний,
Где ключ – прозрачней и трава – свежей.
Но песня – не ключу и не траве,
А юной, как заря, пастушке-деве
С прохладой глаз и крыльями бровей!
И овны приведут Адама к Еве,
Где утверждает вешний соловей:
– Се – колокольчик! Се – кипрей! Се – клевер!

6
Се – колокольчик? Се – кипрей? Се – клевер?!
В ладони – сор и пыль! В ладони – тлен!
Сухой и ломкий, словно этилен,
Который стал из новенького – древен.
Каков веночек Еве-королеве!
Кругом злорадный хохот перемен.
Ни перед чем не преклонить колен,
Но – покатиться в горе, в злобе, в гневе
До омута. И – в омут головой!
А, может быть, повеситься на древе,
Иль перевоплотиться в волчий вой,
Иль оказаться во вселенском чреве:
Ты там, Адам! И я, и я – с тобой!
...Какая жуть от этих черных плевел.

7
Какая жуть от этих черных плевел!
Скорей стряхнуть – ладонью о ладонь.
Был аромат, осталась – эвон – вонь:
Однака от пастушек и царевен.
Адам! Ты зря твердишь, что Еве верен.
За прошлым зря кидаешься всугонь.
Оставь, не вороши его, не тронь:
Оно – навек пропажа и потеря.
Переходи на шаг с разгона-бега.
Остановись на полевой меже.
Все – прах и тлен. Недалеко до снега.
Пора – октябрь. Дождь – ледяным драже.
Седое время на исходе века.
Где ничего «еще», где все «уже».

8
Где ничего «еще», где все «уже».
А новый год – двухтысячный! – маячит,
И что с того, что он еще не начат?
На перевале мы, на рубеже.
Велю себе: не выпускай вожжей
Из рук! Иначе лошади ускачут
В свое былое-прошлое. И, значит,
Все новое очнется в гараже.
У гаража – чугунные засовы!
И надо будет обретать права,
Чтоб не стоять столбом, а ехать снова
И лошадей сбежавших догонять,
Пока хранит отпавшую подкову
Сухая желто-бурая трава.

9
Сухая желто-бурая трава,
Кто виноват, что ты такою стала?
Росла, цвела, кустилась, трепетала
И – на тебе – хоть с корнем рви! – мертва.
Но я не буду с корнем вырывать:
Довольно стебля – дудки пустотелой, –
Вокруг себя рябиной переспелой
С ее подмогой можно пострелять.
Забаву детства вспомнив без усилья,
Я обрету, с дуплевочкой во рту,
Все родовое: имя, и фамилию,
И плоть, и твердь, и мира красоту.
Вот ЧТО – оно: не нужное скоту
Гнездо – колюк и проволок! – будылья.

10
Гнездо – колюк и проволок! – будылья,
Я по тебе шагаю, не страшась:
Мы – не чужие. Между нами связь
Такая ж, как между Землей и пылью.
Земля ли пыль иль Землю пыль – родили?
Я в этом как-то не разобралась
И до сих пор боюсь впросак попасть:
И так, и сяк – полно нагородили!
...А можно сделать дырку в перемычке
Внутри дуплевки (проколоть сустав)
И поршнем родниковую водичку
Взбурлить в фонтан! (Забава из забав,
Хоть в наши лета это – неприлично.)
...Репейник – фу! – вцепившийся в рукав!

11
Репейник – фу! – вцепившийся в рукав,
Царапает и колет сквозь одежду.
Пытаюсь оторвать его, невежду,
Собакой приставучей обругав,
Хоть он ни разу не исторгнул «гав!» –
Воспитаннейший! – ни теперь, ни прежде.
Ему – смешно! Он вовсе не рассержен:
Сто новых «брошек» на моих ногах!
Ощипываюсь, злясь и чертыхаясь,
Куда зашла, садова голова?
На торную дорогу выбираюсь –
Спасать свои штанины-рукава,
И снова впасть в уныние пытаюсь,
Но я в сво?м уныньи – не права.

12
Но я в своем уныньи – не права.
Унынье – тяжкий грех для православных!
И нет причин весомых или явных,
Чтоб горевать. Не древо, так дрова!
И незачем в печали застревать!
Округ – и ввысь, и вдаль – позорче глянув,
С былых лугов на новую поляну,
Стряхнув с ресниц росинки, зашагать.
Болото рассужденческих химер
Пускай пребудет в торжестве и силе.
Я ж вправе выбрать лучшую из вер
(Иль воскресить, коль лучшую – забыли!)
И не ворчать, а взять себе в пример
Репейника последнее усилье.

13
Репейника последнее усилье:
Пристроить сына Семечку, чтоб взрос
Таким же, как отец: нахал! колосс!
(И прадеды такими ж точно были:
Цепляться за чужой рукав любили,
Чтоб тот рукав подальше Семю снес.)
Нормален ли меж нас – вот в чем вопрос –
Тот, кто не склонен к самоизобилью?
...Репейника едва ль сомненье гложет,
Что, может, он – не лучший между трав
И вовсе не заслуженно, быть может,
Его глава превыше прочих глав;
Что он, взрастая, многих уничтожит...
Распространиться – свято: жив – так прав.

14
Распространиться – свято: жив, так прав.
Известно: победителей не судят.
Закон один для всех, других не будет,
Отдельных – для людей, зверей и трав.
Сквозь дудочку-дуплевочку набрав
Глоток из родника, водой остудим
Гортань гордыни. В строй грядущих буден
Пора с молитвой: «Смертию смерть поправ...»
Засохшей дудки привкус сладковатый –
Не трупен – трубен! Чую – он виной
Желанью что-то съесть. Ура, ребята:
Похоже, воскресает дух больной.
Прощай пока, то ль фраза, то ль цитата:
«Мир населен разлюбленными мной».